- Тебе нравится, когда тебя касаются, мистер Неприкосновенность, но ты не можешь получить этого, так? Кто согласится сыграть с тобой и не придушить или не сделать больно, оторвавшись в свое удовольствие? А если вдруг кто узнает? Ты боишься всего этого, - Грег осторожно, чуть царапая кожу, водил руками по ребрам в такт судорожным вдохам и выдохам.
Грудь сдавил мимолетный страх от слов, произносимых этим спокойным рокочущим голосом. Не слишком ли много он себе позволил, доверившись так безрассудно, не перепроверив и не просчитав все ёщё тысячу раз, ведомый только памятью о встрече шестнадцатилетней давности? Сейчас он действительно мало что мог, и инспектору ничто не мешало сорваться и превратить игру в настоящую месть.
Только злые слова шли диссонансом с прикосновением рук - именно руки передавали истинное состояние и желания Лестрейда. И в момент исчезла собственная зажатость, все опасения, тело, а за ним и разум приняли этого человека. Последняя связная мысль Холмса была о том, что он не ошибся! Нашел именно то, чего так жаждал, о чем так мечтал - абсолютное понимание, полное совпадение. Этому мужчине хотелось подчиниться, отпустить себя, показать скрытое. Майкрофта сладко вело, к нему просто слегка прикасались, а он уже был готов извиваться и просить о большем. Холмс выгнулся, натягивая цепочку наручников, и ошеломил Грега первым невозможным, восторженным стоном. Он не мог говорить, но за него это делало тело, бесстыдным ответом тараня броню выдержки инспектора.
Теперь Грег позволил себе расстегнуть несколько пуговиц на рубашке и ширинку. Он опустился ласками ниже: живот, ноги, которые он развел в стороны до упора. Жадно касался везде: узнать, дотронуться, вызвать стоны и ощутить, что тело партнера, как намагниченное, поднимается под рукой, стараясь прижаться еще ближе. Он ласкал все, кроме того, к чему Холмс так хотел, чтобы он прикоснулся. Грег ловил губами соленые капли пота на лице и на груди Майкрофта. Чувствуя, что Холмс уже почти готов, лег сверху. Трение одежды об обнаженную кожу заставило Холмса захныкать от нетерпения, и Грег наконец-то сжал ладонью его член, прижимая к животу, лаская подушечками пальцев головку. Коснулся губами уха:
- Ты любишь приказывать, ты хочешь подчинять, но сейчас мои правила и потому... я требую - кончай, давай же... сейчас!
Майкрофта с животным стоном выгнуло от наслаждения, от силы человека рядом, от его успокаивающего тепла, уверенности, от шершавости ткани на ставшей чувствительной, как единый оголенный нерв, коже. Оглушительным, запредельным по накалу оргазмом он удивил и даже восхитил Грега. Настолько откровенного принятия тот не ожидал, а Холмс парил, почти отключившись, не чувствуя рук и собственного тела, только тяжесть вдавливающего в смятые простыни, укрывающего его тела.
Грег приподнялся и, развязав галстук, отложил его на подушку.
- И...идеально, - только и мог благодарно выдохнуть Майкрофт куда-то в шею Грега, даже не прося освободить, наслаждаясь затихающим удовольствием и онемением в руках.
Грег все же поднялся - игнорировать собственные потребности он был больше не в состоянии.
- Я сейчас вернусь, - он ушел в ванную. Хватило пары прикосновений к себе, и Грег сполз по стенке на пол, но заставил себя вновь подняться, умыться и намочить полотенце теплой водой. Он возвратился в комнату, обтер Холмса, освободил от наручников и укрыл того сверху теплым одеялом.
- А сейчас я хочу, чтобы ты поспал. Дверь я захлопну, не провожай, - и Грег вышел, оставляя свой галстук рядом со щекой Холмса.
Грег ушел от Майкрофта со смешанными чувствами. С одной стороны, ему понравилось. Несмотря на упрямство Холмса, на его невыносимый характер. Собственный порыв позаботиться о партнере был совершенно спонтанным и неожиданным для него самого. Обычно он ограничивался меньшим, а сегодня едва не остался. Хотелось подержать Холмса в кольце рук, чуть-чуть понаблюдать за ним, расслабленным и спокойно спящим, осознать, что именно он это сделал.
Майкрофт проснулся с утра бодрым и отдохнувшим, с ясной головой. Он не ошибся! Лестрейд чувствовал его, понял без лишних объяснений, что и как надо сделать, сдержался, пусть и хотел большего, выдержал тонкий баланс властности и заботы. Оставленный на подушке галстук был одновременно согласием, залогом и обещанием. Холмс обмотал его вокруг запястья, шелк холодил ладонь ласковым прикосновением других рук. Позволив себе помечтать пару минут, он запер и галстук, и наручники в ящик стола. Погрузившись в свои мысли, он выполнял все утренние дела автоматически, и, уже сидя в машине, Холмс решил, что со временем, когда они выяснят предпочтения и рамки дозволенного друг у друга, он совсем не будет против, если Лестрейд сорвется по-настоящему. Когда возникнет такая задача, что потребует от Холмса напряжения всех умственных возможностей, он сам спровоцирует Грега.
****